№8 — зима 2016
Ваши книги можно рассматривать как своего рода пособие для родителей. О том, как не надо общаться с ребенком, вы пишете очень убедительно. А как, на ваш взгляд, надо?
В первую очередь, родители должны понимать, что ребенок – это не их личный проект. Это другой человек, который свободен, живет по своим законам и может уклоняться от твоего понимания. Нужно понять, кто он. И способствовать в нем развитию собственного я. Не пытаться превратить ребенка в себя, а постараться вернуть ребенка к себе.
Детство принято считать самой счастливой порой в жизни человека. Однако по вашим книгам этого не скажешь.
Я действительно не считаю, что детство такая уж счастливая розовая пора. И момент, когда этот миф был придуман, известен. В своей книге «Ребенок и семейная жизнь при старом порядке» французский историк Филипп Арьес рассказывает, как формировался образ детства в Европе. До конца XVIII века детство не воспринималось как какое-то особое время. Считалось, что ребенок это такой неполноценный взрослый. Родители не выставляли его из комнаты, когда занимались сексом, он видел насилие и смерть, никто не предполагал, что у него должны быть какие-то специфические детские занятия. Если мы посмотрим старую живопись, то увидим, что художники изображали детей как маленьких взрослых. В руках у них вы никогда не увидите игрушек, их лица всегда сосредоточены. К началу XIX века, с наступлением эпохи романтизма, взгляд изменился. Выяснилось, что ребенок – это отдельное существо, которое живет по собственным законам. Одновременно с этим началась идеализация детства. Возникло мнение, что ребенок еще не накопил грехов, что пороки этого мира его не коснулись. Что он ближе к раю и чувствует какие-то потаенные силы природы. Отсюда пошел миф о незамутненности детства.
Весь XIX век дети были счастливыми. Конечно, иногда приходили взрослые и пороли их, как в романах Диккенса, но все равно ребенок считался изначально чистым. Это просто взрослые создали такой жуткий порядок, при котором Оливер Твист вынужден страдать в работном доме. Но сам-то Оливер Твист – хороший. На него все эти удары судьбы даже не очень-то и влияют, он сохраняет нетронутой свою душу. Идея о том, что дьявол не может во тьму обратить божий свет, просуществовала в культуре до начала XX века, пока не появились такие писатели как, например, Андре Жид. В своем романе «Фальшивомонетчики» он изобразил детство как довольно сложный период, полный тревог и темных желаний. Да, у ребенка ангельский вид, но через час этот же ребенок будет мучать кошку. И хорошая, и плохая энергия наталкивается на систему запретов, отсюда возникают всякого рода травмы, которые ребенок потом вынужден преодолевать. Взрослые умеют работать со своими неврозами, а ребенок еще нет, поэтому он так часто плачет.
Процесс воспитания видится вам насилием над личностью?
Многие элементы нашего воспитания неправильны. Например, считается, что ребенка можно бить. Если взрослый ударит взрослого, то его за это накажут. Если ударит ребенка, то скажут, что он строгий родитель. Неуважение к детям является остатком прежних ошибок, сохранившихся в культуре, когда считалось, что детям не нужно давать никаких поблажек.
В Вашей книге «Осень в карманах» есть сюжет на эту тему: ребенок хочет пойти купаться на озеро, а вместо этого должен сидеть и бесконечно писать букву «М».
Репрессивный мир, осаждающий ребенка, это не только взрослые, но и язык. Если говорить фрейдистски, то язык по отношению к ребенку ведет себя так же, как и отец, с некоторыми элементами насилия. Языком нужно овладеть, разобраться с его правилами. И я пытаюсь показать, как ребенок ходит в мире слов, путается, не знает, как что назвать. Ему нравятся какие-то незнакомые слова, например, «гонорея» – похоже на слово «батарея», а на самом деле оно обозначает что-то неприятное. У ребенка сознание в основном работает на ассоциациях, и я пытаюсь показать, как язык формирует не только сознание, но и бессознательное.
Вы показываете культуру как репрессивный механизм. Однако, не овладев ей, можно продолжать всю жизнь мучать голубей. Как же быть: культура закрепощает или освобождает?
Культура играет двойственную роль. С одной стороны, она, конечно, подавляет. Хочется не уроки делать, а поиграть, иметь больше удовольствий, а в детстве нас этих удовольствий лишают. По сути, то же самое происходит и в мире взрослых. Делу время – потехе час, и для того чтобы заслужить эту потеху, придется заставить себя поработать. С другой стороны, культура нас охраняет и формирует. Нельзя ведь сказать, что человек однозначно плох или однозначно хорош. В человеке есть и то, и другое. И культура отчасти способна блокировать то, что в человеке есть нехорошего. Если встать на радикально христианскую точку зрения, то каждое желание человека проникнуто грехом. И культура учит с этим работать, находить варианты, как держать свои желания в пределах нормы.
В Вашем дебютном романе «Люди в голом» есть пассаж про первоклассника Витю Андреева, который не умеет читать. Ваш персонаж говорит, что неумение читать – великий дар, на который способны родители, по-настоящему любящие своих детей.
Какая-то доля истины в этих словах есть. Но важно правильно понять мою мысль. Когда я писал это, то имел в виду, что чтение накладывает ряд ограничений. Часто мы не видим реальность, а знаем ее. Получается, мы способны узнать только то, чему нас научили книги.
А если бы не научили, мы бы видели это?
Это тоже большой вопрос. Возможно, если бы нас не научили, мы бы уже вообще ничего не видели. Конечно, ребенка обязательно стоит обучать чтению. Но это чтение нужно правильно подобрать. Там ведь дальше отец моего персонажа говорит, что семилетним детям нужно поставить Скрябина. Так вот – не надо им ставить Скрябина. Я протестовал именно против этого. Лучше начинать с Шаинского.
Тогда какие книги должны быть на детской полке?
В раннем детстве это, конечно, сказки и стихи Маршака. Но не только они. Потому что многое из того, что описывали классики детской литературы, в жизни уже не существует. Помню, как в школе читал «Историю Власа – лентяя и лоботряса» Маяковского и понимал в ней далеко не все. Вот, например, «сияет вывеска „Тэжэ“». Что это за «Тэжэ», может, «Туалет женский»? Оказалось, это парфюмерия. Но слова «парфюмерия» я в первом классе тоже не знал. Да и метро, троллейбусы, мобильные телефоны – где они в сказках? Поэтому надо читать современных писателей. Сергей Седов, Артур Гиваргизов, Наринэ Абгарян говорят о реалиях нашего дня понятным языком.
А если говорить о книгах, имеющих воспитательное значение, какие вы поставили бы на первое место?
В хорошем смысле воспитательные книги писал Аркадий Гайдар. Он, собственно, и придумал советского ребенка, до Гайдара его не существовало. Это ребенок, который не боится смерти. Любой человек боится умереть, а Мальчиш-Кибальчиш – нет, и Сережа из «Судьбы барабанщика» – тоже. Конечно, Гайдар – это особый человек, в 15 лет он уже командовал ротой и свой опыт воплотил в книгах. Но, в первую очередь, это очень хорошо написанные книги. Я недавно перечитывал «Школу», эта повесть потрясающе достоверна, в ней удивительно проработаны персонажи и психологические линии их поведения.
В 1930-1940-е годы СССР стремился расширить свои границы. И в этом стремлении была не только сталинская имперскость, но и очень много романтики. Найти потонувшие линкоры, освоить неведомые земли, раскрыть старинные тайны – все это прекрасно описано у Вениамина Каверина в «Двух капитанах», у Анатолия Рыбакова в «Кортике» и «Бронзовой птице». Это высокая советская литература для детей, очень удачная и не утратившая актуальности. Тому, что нужно уметь приспосабливаться, что лучше жить тихой мирной жизнью, ребенка и так научат. А вот в этих книгах он увидит странные, неожиданные горизонты.
Плохо, что у нас нет литературы для подростков. У нас ребенок либо младенец, либо младший школьник, либо уже взрослый. Но период с 13 до 16 лет, который как раз личность и формирует, тоже очень важен.
На меня в 14 лет грандиозное впечатление произвел роман «Над пропастью во ржи».
Это достаточно болезненная книга, которую я не стал бы рекомендовать подросткам. В ней много депрессии, разных одержимостей и 25-х кадров.
Но литература и не обязана давать только позитивные примеры.
Согласен. Но я также помню, что меня травмировали некоторые книги, которые я прочел слишком рано. В 13 лет мне попался рассказ Алексея Толстого «Гадюка». Он о женщине, которая не нашла себе места в послереволюционной России. Там очень много злобы, бесперспективности, ненормальных душевных состояний. Этот рассказ оказался в детском сборнике и сильно на меня повлиял.
Надо понимать, какие проблемы есть у подростков. И надо очень серьезно об этих проблемах говорить, а не предлагать им искать ответы в стихах «На холмах Грузии лежит ночная мгла». На Западе такая литература есть. Например, англичанин Мелвин Берджесс, автор романа «Трах». Там подростки делают именно то, что они обычно делают: рано пьют, употребляют наркотики, занимаются сексом с ровесниками или с людьми старше себя. Для России эта книга показалась радикальной, ее пытались запретить. Но Берджесс понял одну очень важную вещь: ты будешь говорить подростку, что наркотики это плохо, он обязательно скажет, что это хорошо. Поэтому разговаривать с подростком нужно таким образом, чтобы возникала правильная ситуация воспитания: да, наркотики привлекательны по разным причинам, но знай, что последствия для тебя будут очень серьезными. И в этом смысле романы Берджесса воспитательные, хотя многим они кажутся непристойными. Ну как так – дети занимаются сексом? Но роман показывает, что секс – это зона ответственности.
Чтобы подытожить нашу беседу, чем все-таки дети принципиально отличаются от взрослых? Ну, кроме размера.
Ребенок более впечатлителен, его легче обидеть. Я сравнил бы его с писателем. Писатель воспринимает все очень болезненно, и ребенок тоже. У писателя на месте сердца всегда открытая рана, и чем более он впечатлителен, тем интереснее он пишет. Ребенок тоже обращает внимание на детали, которые взрослым кажутся незначительными. Умерла рыбка – для ребенка это трагедия, и говорить, что это ерунда, значит подавлять органы восприимчивости. Люди ведь никогда ничего не забывают. Вытесняют – да, но не забывают, это все хранится в нас.
Еще ребенок не членит мир на главное и второстепенное, для него все важно. Когда мы идем на работу, то знаем, что придем. Ребенок может и не прийти в школу, чем-то увлечься по дороге и только через час вспомнить, куда шел. Потому что он еще не научился выстраивать свои приоритеты. Но мир ведь так и устроен, что в нем нет главного и второстепенного. Целостность восприятия мира, которая есть у детей, – вот главное отличие.
Фото: Любовь Глазунова
Каждый, кто знает, – поймет. одно дело становиться папой, когда тебе чуть за двадцать. другое, когда тебе пятьдесят.
комментарии