Почему я так счастлив

Сын Ванька иногда спрашивает: "Папа, почему ты говоришь, что мы самые счастливые на свете люди"? Вот почему.

 

На второй год жизни врачи разрешили моему сыну поменять климат и провести весну и лето в теплых краях. В Черногории мы с ним поняли, что больше всего на свете любим сидеть плечом к плечу на старом рыбацком пирсе и смотреть на море. Вернее, смотрю я. А он сидит и слушает шум волн и папу. Мой Ваня не видит. Пока.

Девять лет назад, вместо того чтобы ехать по работе в Хельсинки на какой-то саммит, мы с женой Юлей мчались по ночным улицам в роддом. Ваня появился на три месяца раньше срока. В своем первом доме-кювезе – инкубаторе для выхаживания недоношенных младенцев – он полностью умещался в теплом носке. Только голова виднелась – весил Ваня в день своего рождения около килограмма. Для нас с Юлей началась борьба за жизнь сына. В первый год жизни Ваня испытал столько, сколько иному взрослому человеку не доведется за всю жизнь.

Окружали его, понятно, «люди в белых халатах». Разные они были – одни не соглашались принимать роды, пока не увидели оплаченный счет, а ведь мы стояли в этом роддоме на учете и исправно платили за услуги немалые деньги. Другие, наоборот, становились настоящими спасителями: в детской городской больнице № 1 доктор Владислав Городецкий, под чью опеку мы попали, делал все, что положено и «не положено» для того, чтобы крошечные человечки выкарабкались из беды и остались жить. И уже потом, работая главным врачом одного из роддомов Питера, он не раз приезжал к нам домой, чтобы проведать Ваню.

Была на нашем пути и некая дама по фамилии Сайдашева, носящая звание кандидата медицинских наук и, по недоразумению, занимавшая должность офтальмолога ДГБ № 1. Она «мимоходом» сообщила нам о том, что у сына ретинопатия – тяжелое заболевание глаз, – с таким опозданием, когда мало что можно было поправить. Дама была в отпуске, потом у нее были еще какие-то «важные» дела. А дети, в том числе и мой сын, ждали. И дождались. Дама снизошла. Но драгоценное время было упущено. До сих пор терзаюсь сомнениями – может, не нужно было прощать ее, а обратиться все-таки в прокуратуру. Ради других деток, на чьем пути она тоже может возникнуть.

В первый год жизни врачи из детской больницы имени Раухфуса – профессор Роман Трояновский и доктор Артур Баранов – сделали Ване по три операции на каждый глаз – на счету был каждый день, и они пошли на риск. Когда его оперировали в первый раз, сын полностью умещался на ладони врача-анестезиолога. До сих пор, когда вспоминаю эту картину, начинает болеть сердце. Впрочем, в повседневной жизни нам чаще всего не до сантиментов.

Почти каждое буднее утро мы встаем очень рано – живем сейчас в Парголово, а школа для незрячих деток имени Грота находится на другом конце города. Ваня не ропщет – ехать куда-то на прием к врачу, стоять в очередях за многочисленными справками в разных поликлиниках, собесах, комиссиях, пенсионных фондах – для него обычное дело. Это по телевизору у чиновников все как в сказке, а как обстоит дело в жизни, он уже хорошо знает. Трудности и боль делают сына только сильнее. Я не устаю поражаться безрассудной храбрости своего Вани. Среди его «подвигов» спасение в возрасте полутора лет утиного выводка в гатчинском парке, когда он отогнал здоровенного пса, решившего полакомиться маленькими утятами. Как он его заметил?! В такие моменты я начинаю надеяться, что мой сын все-таки видит.

В том же прибрежном черногорском городке Петровац Ваня был легендарной личностью. Руководитель международной школы выживания, которая тренировалась на местных скалах, бывший инструктор французского Иностранного легиона, увидев, как наш парень штурмует отвесный каменный обрыв над морем, подошел и, попросив разрешения, поцеловал его в знак восхищения. С тех пор при каждой встрече с нами бравый коммандос, на теле которого шрамов было больше, чем волос на моей голове, а по татуировкам можно было изучать карту боевых действий на Земле, склонял голову и пожимал Ване руку.

Каждый, кто знает, – поймет. Одно дело становиться папой, когда тебе чуть за двадцать – моим любимым дочерям 34 и 32 года. Другое, когда тебе пятьдесят. Забыв свой прошлый родительский опыт, с обостренными чувствами переживаю каждую минуту рядом с сыном.

Вот уже девять лет мы вместе. Каждое мгновение рядом – как великий и радостный дар судьбы. Каждое мгновение без Вани – бесконечное ожидание встречи.