«Наши дети будут совсем другими»

Иван Чувиляев

журналист
30.03.2017
234
   

От Андрея Рубанова давно не было новостей. А в этом году появились сразу две, и каких: вышел фильм «Викинг» по его сценарию и новый роман «Патриот». Самый мужской писатель рассказал о кино, книгах и, разумеется, о детях.

Те, кто читал ваши книги, наверняка удивятся, узнав, что вы счастливый отец девочки. Как живётся в этом качестве самому мужскому писателю?

Одно другому совершенно не мешает. У меня есть старший сын от первого брака. И я страшно рад, что был уже взрослым человеком, когда у меня родилась Арина, я очень хотел этого ребёнка. Надеюсь, он у меня не последний.

Быть папой девочки и папой мальчика – немножко разные профессии. С кем проще находить общий язык?

Вообще, я из семьи педагогов, мне легко находить общий язык с детьми. Они меня любят. Дочка пока ещё маленькая. Может быть, когда станет постарше, женское начало начнёт проявляться, но пока всё отлично.

А сколько вашему сыну?

Двадцать два. Когда он родился, была эйфория – я хорошо запомнил это состояние. А второй ребёнок уже совсем по-другому воспринимался. Когда тебе самому двадцать лет – это одно, а в сорок… В общем, это возрастные вещи.

Между детьми большая разница. Кому из них больше повезло со временем, в которое протекало их детство?

Я всегда старался обеспечить им идеальное детство, привык их баловать. Разницы никакой нет, на самом деле. Так же провожу с ними время, гуляю. Я сам спортсмен и детей тоже приучаю к играм и активности. Я такой папаша – с коньками и мячиком. Чтобы ребёнок максимально реализовался, ему надо предлагать самые разные варианты совместного времяпрепровождения. У меня дед был очень талантливым учителем, директором школы. Педагог от природы, он был очень известным специалистом и оставил о себе воспоминания. И он учил нас, что в каждом человеке есть талант, который нужно уметь развить. Я теперь вижу свою задачу как родителя в том, чтобы обеспечить ребёнку все возможности для развития.

Если составить для ваших детей идеальную книжную полку, то какие книжки на ней будут стоять?

Такие топы можно составлять бесконечно. С младшей дочерью мы пока на этапе сказок, каждый вечер их читаем. В этом жанре дефицита нет. Вот с подростковой литературой – проблема. Я сына пытался приучить к серьёзной литературе, типа Станислава Лема. Но он к ней прохладно отнёсся. Ну, в общем, это не их вкусы, они же инопланетяне, которые выросли в другом мире. Самое главное, что они живут в другом информационном потоке.

А ваши родители какие книги вам подкладывали?

А они ничего не подкладывали. Я очень рано научился читать и сам всё брал. Это была деревня, 1970-е годы. Библиотека была, но не особо обширная, в основном классика. Но так как ничего, кроме этих книжек, не было, то я пожирал всё. Жюль Верн, Майн Рид, приключения мне голову сносили. Фантастику любил, вырос на Стругацких, пришёл к ним лет в десять.

Удивительно, что это поколенческая история. Для меня Стругацкие тоже были каким-то позавчерашним днём в середине 1990-х.

В этом кайф, что всё меняется. У каждого поколения свои книги, и они должны появляться.

Сейчас появляются?

Их очень мало, книг для подростков. Моя подруга, писатель Аня Старобинец, пишет подростковую литературу, но она спросом не пользуется, её неохотно издают. Подростки не слишком читают сейчас, мне кажется. Всё больше сидят в Интернете, в играх. У них другое отношение к тексту – он доступен. Нажимаешь кнопку и любую книгу скачиваешь за пять минут. Поэтому мне, писателю, приходится конкурировать не с соотечественниками или современниками, а с тысячами авторов, которые существовали за всю историю. У нынешних детей выбор больше и голова иначе работает.

Многие говорят о том, что год от года дети всё меньше читают и иначе воспринимают язык. Значения многих слов просто не понимают.

Это с нашей точки зрения они перестают понимать. У них по-другому работает мышление: информация стала доступнее и её в десятки раз больше. Поэтому сам подход к чтению устарел. То, о чём вы говорите, уже случилось, и расстраиваться по этому поводу бесполезно. Надо понять, что у следующих поколений просто головы будут иначе работать. У нас исторически в стране сильное образование, в Советском Союзе школьники прекрасно знали науки. Вы могли приехать из любой Костромы и бесплатно поступить в московский вуз к лучшим педагогам. Сейчас всего этого нет, понизился и уровень грамотности. Но мы ничего не можем поделать – остаётся существовать в тех условиях, которые есть. Наши дети будут другими, и в их жизни всё будет иначе. Чтение тоже будет другим: подросток, который сейчас читает, делает это куда более запойно. Каждые три дня новая книжка скачана. Есть же такой период в жизни человека, время запойного чтения, которое длится несколько лет. В этот момент человек читает все главные книги. Вот и они прочтут, никуда не денутся. Просто по-другому и с других носителей. Конечно, Жюль Верн или Стругацкие устаревают, но напишутся новые книжки. Не зря же литература три тысячи лет существует.

А вы сами никогда не хотели поработать в жанре детской литературы? Найти общий язык с этим современным подростком?

Знаете, я никогда об этом не думал. Для подростков никогда не писал, тем более – для детей. Детским или подростковым писателем надо родиться. Я не знаю, что было в голове у Чуковского или Барто, и никогда не узнаю.

При этом есть множество подростковых писателей, которые сами о таком своём статусе не догадываются. Лимонов, например, у которого самая благодарная аудитория – это мальчики 16-17 лет. Не думаю, что ему это приходит в голову.

Ну и прекрасно, разве подросток может не быть радикалом? Для шестнадцатилетних – любая моя книга. Я вам совершенно точно скажу: в моей первой книге «Сажайте и вырастет» я использовал конкретный литературный приём. Я имел адресата, к которому обращался, – это был я сам, только семнадцатилетний. Я хотел написать такую книгу, которую хорошо было бы мне в этом возрасте прочесть. Поэтому она наверняка молодым людям оказалась близка. Не знаю, получится ли ещё что-то такое написать, но я стараюсь…

При этом вы пять лет не писали никаких новых книг. Перерыв большой. Теперь он, наконец, завершился и вышел ваш роман «Патриот».

Ну, я не придаю большого значения такому перерыву. Слава Богу, меня опубликовали. Для меня это не событие колоссального масштаба, я книги пишу для собственного удовольствия. И всегда знал, что, когда «созрею», напишу новую книжку и опять появлюсь в книжных магазинах.

Но «Патриот» – первый опыт по осмыслению того, что происходит здесь и сейчас: войны на Востоке Украины, ксенофобии и ненависти в обществе…

Не знаю, первый ли, но да, одной из задач было осмыслить то, среди чего мы живём. Но это не была прямая реакция на то, о чём вы говорите. Я начал писать в 2016-м, а война началась двумя годами раньше.

Одно из последних ваших опубликованных произведений – статья для «Литературной матрицы», учебника по литературе, созданного писателями. Там каждый выбрал себе «героя». Вы написали о Варламе Шаламове. Почему?

Ну, почему… Потому что я сидел в тюрьме, и он тоже. Вот поэтому. Мне предложили выбор, я написал две статьи: о Шаламове и о протопопе Аввакуме.

Тоже сидевшем, если так можно выразиться.

Да. А Шаламов мне очень нравится, и я с удовольствием о нём написал. А кто, если не он? Хотя какие-то другие фигуры мне тоже близки. Я, например, с возрастом начал дико Бродского уважать. К нему я поздно пришёл. Но каждой книжке своё время.

При этом есть такой литературоведческий штамп, что Шаламов и Солженицын – антиподы. В том числе, потому что каждый из них видел в лагерном опыте своё. Шаламов – трагедию. Солженицын – именно опыт, лагерь у него, несмотря ни на что, позволяет человеку раскрыться, узнать себя. Вам чья позиция ближе?

Обе. В этих позициях нет противоречия. Просто Шаламов был другим человеком, ему больше досталось и жизнь его иначе сложилась. Сравнивать их только на том основании, что оба делали лагерную прозу, не очень корректно. Они разного уровня мастера, и вещество прозы разное. Солженицын – правозащитник, а Шаламов – художник. И он мне ближе.

А в каком возрасте вы бы своей дочке дали прочесть Шаламова?

Да Бог знает… Лет в семнадцать, наверное.

Недавно вышел фильм «Викинг», к созданию которого вы были причастны. Как вышло, что писатель перековался в сценариста?

Да я попал туда случайно, и был не первым и даже не десятым. Я точно знаю, что многим предлагали этот сценарий, всем большим писателям-историкам: Леониду Юзефовичу, Алексею Иванову, Илье Бояшову. Я писал тесты, прежде чем взяться за сценарий. И работал с наслаждением, это было прекрасное время, мы долго писали, года полтора. Я зарывался в архивы, а как по-другому?

Есть знаменитый анекдот про Эйзенштейна. Будто, когда он писал сценарий «Александра Невского», кто-то из коллег у него спросил: «Вы что, с ума сошли? Про Невского же ничего не известно толком!» На что он ответил: «Потому и пишу, что не известно». Подпишетесь под этими словами?

Я хорошо знаю творчество Эйзенштейна, все его фильмы смотрел и под любым его словом подпишусь, я перед ним преклоняюсь. Есть правда художественная, и ни один серьёзный художник против правды исторической не пойдёт.

«Викинг» вышел в двух версиях – с маркировками 18+ и 12+. А вы бы со своим ребёнком в каком возрасте пошли?

Ну, лет в четырнадцать. Всё зависит от того, насколько развит ребёнок. Фильм-то не супержестокий, кровища рекой не льётся, отрубленные головы не катятся. Тяжёлый фильм, но без перехлёстов, сомневаюсь, чтобы он мог покалечить чью-то психику. Выбор, в любом случае, за родителем, а не за маркировками.

Павел Линицкий

Когда-то я был идеальным папой. Клянусь, и нежную детскую душу видел насквозь, и принимал как личность от носа до хвоста. Потом родились дети, и вся моя идеальность накрылась медным тазом.

16 101
Основные темы статьи:

комментарии